Рожденный для больших свершений. Карьера Джеймса Уорти
Worthy [‘w?:??] (прил.) – достойный; стоящий; заслуживающий (чего-л.).
Если карьера Роберта Орри – это история игрока, рожденного быть ролевым и обладающего каким-то непостижимым талантом оказываться в нужном месте в нужное время, то карьера Джеймса Уорти – это история гения, обладавшего талантом звезд первой величины и скромностью человека, никогда не желавшего быть в свете софитов. Карьера Джеймса Уорти – это сказка о том, как простой темнокожий парень лишь из желания помочь своей семье, а также благодаря людям, встретившимся у него на пути, и изрядной доле удачи, сумел извлечь максимум из своего таланта и трудолюбия, оставшись при этом чрезвычайно скромным человеком и не особо любя спорт, для которого он словно был создан.
Да, вы не ослышались. В США есть три общепризнанные столицы баскетбольной культуры – Индиана, Нью-Йорк и Северная Каролина. Именно в штате Северная Каролина, в городке Гаскония, 27 февраля 1961 года родился человек, которому высшие силы дали невероятный талант и который даже не помышлял о спортивной карьере. Борьба темнокожих за свои права в неспокойные 60-е в довольно расистски настроенной Америке, бедная семья баптистского священника Ирвина Уорти, трое сыновей на родительской шее – до спорта ли тут?
Джеймсу рано дали в руки баскетбольный мяч, примерно в возрасте четырех лет, и сделала это Глэдис Уорти лишь чтобы чем-то занять малыша и дабы он не путался под ногами у матери, которая пахала на двух работах и занималась хозяйством. Этот момент из детства будет упомянут Джеймсом в его речи при включении в Зал Славы в 2003-м, в ходе которой он подшутит над отцом, назвав свою мать лучшим баскетболистом семейства Уорти: «Прости, папа, но это так».
В немногочисленных интервью Джеймс постоянно отдает должное своей матери. Отец был часто занят своей паствой, братья были старше Джеймса на семь-восемь лет, поэтому младший сын очень много времени проводил с мамой, ходил с ней в церковь и на собрания общины.
«Я рос маминым любимчиком. Это была удивительная женщина, которая привила мне любовь к труду и скромность».
В благочестивой семье Уорти не стоял вопрос о дальнейшем образовании детей. Еженедельные посещения церкви, чтение Библии, прилежание и примерное поведение в школе со стороны детей, работа в нескольких местах и постоянная экономия со стороны родителей – в семье делалось все, что позволило бы троим сыновьям Уорти попасть в колледж. Насмотревшись на мытарства родителей, пахавших с раннего утра и до позднего вечера и экономивших каждый заработанный цент, Джеймс решил исправить ситуацию самостоятельно.
«Я помню, как однажды поздно вечером услышал разговор моих родителей о финансовом состоянии семьи. Они беспокоились о том, как им оплатить учебы двух моих старших братьев в Центральном Колледже Северной Каролины. Именно тогда я и сказал себе «Я обязан помочь родителям».
Джеймс понятия не имел, как привести благое намерение в жизнь, но в дело вмешалась судьба. Будучи тогда в седьмом классе, во время одного из любительских баскетбольных матчей в «Boys & Girl Club of America» Джеймс краем уха услышал от местных тренеров Джона Джеймса и Вернона Перри загадочные слова «athletic scholarship». Это был поворотный момент в жизни Джеймса Эйджера Уорти – отныне все, чему его научили родители, было направлено на достижение спортивных успехов.
«Я был хрупким и скромным интровертом с плохой координацией и ненавидел спорт».
К девятому классу имя юного Уорти было на устах у всех каролинских журналистов. В десятом классе к трудолюбивому юному игроку уже присматривались скауты множества колледжей со всей страны. Однако напрасно представители лучших баскетбольных программ страны тратили бюджеты своих университетов на поездки в Северную Каролину и свое время на уговоры талантливого игрока, и причина тому лишь одна – главным тренером баскетбольной команды «Ashbrook High School», в которой юный Уорти провел два последних школьных года, был Лэрри Роудс. Чем примечательно это обстоятельство? Тем, что он являлся учеником самого Дина Смита и просто не мог не сообщить своему ментору о том, какой неограненный алмаз попал к нему в руки.
Джеймс тут же был приглашен в летний баскетбольный лагерь в Чапел-Хилл, и такое внимание из Мекки студенческого баскетбола было заслуженным – к своему последнему школьному году (во время которого парень набирал 21.5 очков и 12.5 подборов в среднем за игру) Уорти уже успел поучаствовать в пяти матчах All-American,был признан игроком года в своей конференции, и считался одним из главных юных дарований страны наряду с Айзейей Томасом, Домиником Уилкинсом и Ральфом Сэмпсоном. Ну а вишенкой на торте всех этих надежд и ожиданий стало личное внимание Дина Эдварда Смита.
Тренер Смит – это отдельное явление в истории баскетбола: олимпийский чемпион-1976, двухкратный чемпион NCAA, четырехкратный лучший студенческий тренер США, член сразу двух Залов Славы баскетбола (имени Джеймса Нейсмита и ФИБА); это титан калибра Ринуса Михельса, Валерия Лобановского, Алекса Фергюссона, Адольфа Раппа. Eго легендарная баскетбольная программа университета Северной Каролины считалась эталоном по воспитанию студентов-атлетов. Да-да, следует подчеркнуть – в этой связке слово «студент» является ключевым, и это обстоятельство стало решающим для семьи Уорти при выборе колледжа для Джеймса.
«Когда тренер Смит впервые приехал к нам домой, за ту секунду, что длилось наше рукопожатие, он не произвел на меня никакого впечатления. И лишь позже я понял, насколько значим этот человек».
Обещать победы, славу или много игрового времени было не в правилах Дина Смита – для него гораздо важнее было вырастить из своего студента достойного человека, и спорт был лишь одним из инструментов достижения этой цели. Поэтому родителям Джеймса было дано три обещания – их сын будет в обязательном порядке посещать занятия, раз в неделю ходить в церковь, и к нему будут относиться также, как и к другим членам команды. Ирвину и Глэдис, ценившим честный труд и скромность, большего и не требовалось, и они доверили судьбу своего младшего отпрыска в руки тренера Смита. И не прогадали – спустя двадцать пять лет именно прославленный тренер Университета Северной Каролины будет с гордостью вводить своего ученика в Зал Славы имени доктора Нейсмита.
Несмотря на лишь 14 сыгранных матчей и досрочное окончание дебютного для Джеймса сезона в майке «Тар Хилс» (подскользнувшись на мокром полу в аудитории, парень сломал ногу; потребовалась 15-сантиметровая металлическая пластина и два болта, дабы привести лодыжку в порядок), его студенческая карьера – это сплошная история успеха. 14,5 очка, 7,4 подбора, 2,5 передачи, 54.1% с игры в среднем за 84 матча, выход в финал NCAA-1981 (проигранный «Индиане» 50-63), звание Игрока года-1982 (разделенное с Ральфом Сэмпсоном из «Вирджинии») и долгожданное чемпионство, два попадания на обложку престижного журнала «Sports Illustrated» и выведенный из обращения игровой номер – лучше всего свою блестящую студенческую карьеру Уорти суммировал в своей речи при введении в Зал Славы:
«Конечно, все утверждают, что Майкл Джордан был лучшим среди нас, но именно я научил Майкла всему, что он умеет. И не научил тому, что умею я».
У Джеймса есть все основания для подобных подколок – когда заходит речь о финале NCAA-1982 между «Северной Каролиной» и «Джорджтауном», все сразу вспоминают победный бросок Майкла Джордана за 15 секунд до конца матча, и никто не помнит о феерии, устроенной Уорти – 28 очков, 4 подбора, 13-17 с игры. Единственной ложечкой дегтя стали его показатели с линии штрафных (в тот вечер Джеймс выдал 2-7), которые легко уходят на второй план, если вспомнить как он заработал два своих последних штрафных – после броска Джордана, установившего счет 63:62 на табло, имея в запасе целых 15 секунд, разыгрывающий «Джорджтауна» Фред Браун вдруг просто отдал пас в руки неожидавшего подарка Джеймса. Merry Christmas, North Carolina, courtesy of Fred Brown. Так Уорти стал национальным чемпионом, заслужив своей игрой звание «NCAA Most Outstanding Player».
Ну а через пару недель после триумфального финала Джеймс в узком семейном кругу и в присутствии своего ментора объявил о решении отказаться от последнего года обучения в университете и податься в профессионалы. Тренер Смит, не привыкший к тому, что его воспитанники бросают колледж раньше времени и никогда не одобрявший подобные решения, однако, прекрасно понимал, что у Уорти были все шансы сходу заиграть в НБА. После долгих обсуждений Смит позвонил в Лос-Анджелес своему давнему другу Джерри Уэсту.
Не знаю, читал ли Джеймс незадолго до своего 19-летия печатную прессу, но если бы он заглянул в спортивный раздел любой мало-мальски уважающей себя газеты после 15 февраля 1980 года, то наткнулся бы на маленькие статейки под заголовком «Кэвс» отдают Ли в «Лейкерс» и получают Форда». Казавшийся незначительным обмен, который также включал в себя пик первого раунда драфта-1982 со стороны «Кливленда» и пик первого раунда драфта-1980 со стороны «Лос-Анджелеса» (который, учитывая всю мощь состава калифорнийцев и их постоянное успешное участие в плей-офф, был абсолютно бесполезным активом), фактически определил профессиональную карьеру Уорти и послужил отправной точкой целой цепочки изменений в правилах НБА, касающихся обменов драфт-пиками.
До сих пор точно неизвестно, приложил ли к тому обмену руку печально известный Тед Степиен. Обмен был обговорен в начале 1980-го, а Степиен официально вступил во владение клубом лишь 12-го апреля 1980-го, заплатив 2 миллиона долларов за 37% акций организации в качестве первоначального взноса. Возможно, что участие Степиена – это лишь городская легенда, а может быть, тот обмен был частью сделки по приобретению клуба, и если дело обстоит именно так, то стоит подивиться всей иронии ситуации. Под управлением незадачливого владельца клуб провернул целую череду странных обменов (которые привели к появлению так называемого «Правила Теда Степиена»), скатился на самое дно по посещаемости в среднем за игру, понес целых 15 миллионов долларов убытков, выдал за два года показатели 43-121 (!) в регулярном чемпионате, и сделал все, дабы первый пик драфта-1982, отданный «озерникам», оказался в топ-2. Жизнь – любопытная штука.
Дабы на достойной ноте завершить эту презабавнейшую историю, добавлю, что администрация НБА настолько одурела от решений одиозного владельца «Кэвс», что запретила ему совершать обмены без согласия офиса лиги, а когда начались переговоры по продаже многострадального франчайза в 1983-м братьям Джорджу и Гордону Гандам, руководству лиги пришлось пообещать потенциальным покупателям дополнительные пики первого раунда вместо тех, которые Степиен раздал в ходе распродажи у себя на заднем дворе. Насколько известно, после продажи клуба Тед написал учебное пособие «Успешный спортивный менеджмент для чайников» (которым зачитывались Айзейя Томас и Отис Смит) и подавал заявку на должность ведущего на гипотетическом саммите худших генеральных менеджеров НБА.
Однако чудачеств профнепригодного владельца могло не хватить, ибо в те годы судьба первого пика на драфте (на который в 1982-м претендовали «Лейкерс» и «Клипперс») решалась путем банального подбрасывания монетки. «Озерники» выиграли (заставляя нас думать, а не стоило ли прозвать Уорти не «Big Game James», а «Big Luck James») и оказались перед довольно интересным выбором – нуждавшийся в свежей крови на позиции форварда клуб из ЭлЭй мог выбирать между Уорти, Домиником Уилкинсом (!) и Терри Каммингсом. Есть над чем поломать голову, учитывая то, что Уилкинс был на тот момент одним из самых невероятных атлетов в истории студенческого баскетбола, а у Каммингса были навыки игры и на «тройке», и на «четверке». Как говорится, rich people problems.
Руководство «Лейкерс» задрафтовало Уорти, и, наверняка, поступило правильно. Нам остается лишь гадать, как развернулись бы события в НБА, выбери «озерники» Доминика. Вы представляете себе игрока с таким талантом и таким эгом, со смирением слушающим ворчливые наставления по истории темнокожих от Карима, жертвующим собственной статистикой во благо партнеров и отдающим всего себя в защите? А может, Пэту Райли удалось бы сломать гордость Уилкинса, и они на пару с Мэджиком установили бы рекорд по количеству аллей-упов, после которых у зрителей сносило бы крышу? Пожалуй, Билл Симмонс не зря включил драфт-1982 в свой список самых интересных вопросов из серии «А что, если бы?».
Выбор Джеймса Уорти клубом из Лос-Анджелеса можно охарактеризовать одним словом – нечестно. Нечестно по отношению к остальной лиге. К действующему (!) чемпиону с составом, в котором от некоторых имен хотелось молиться баскетбольным богам (Мэджик, Карим, МакАду, Уилкс) и где об стену из харизмы и таланта можно было гнуть гвозди, добавился Уорти со своим сумасшедшим атлетизмом, взрывным первым шагом, высоким баскетбольным IQ и каким-то неописуемым талантом улучшать уровень своей игры в особо важные моменты. Его умение завершать в быстром отрыве, неплохой средний бросок и просто молниеносная «вертушка» добавили остроты и разнообразия и без того невероятному нападению «Лейкерс», а его данк (так называемый «Данк Статуи Свободы», во время которого Уорти летел к кольцу, вытянувшись в струнку и подняв мяч на вытянутой руке высоко над головой) заслуженно стал одним из символов НБА в 80-х.
«Любой, у кого было подвесное баскетбольное кольцо в 80-х и кто утверждает, что ни разу не пробовал данк в стиле Джеймса Уорти, нагло врет» – Билл Симмонс, «Книга Баскетбола».
Лучший игрок в составе чемпионов NCAA, вагон и маленькая тележка таланта, первый номер драфта – в обычных обстоятельствах все вышеперечисленное сразу гарантирует место в стартовой пятерке. Не в случае с Уорти. Честно говоря, я бы многое отдал, дабы увидеть выражение лица Джеймса на его первой тренировке с командой – одно дело видеть Карима, Мэджика и компанию по телевизору, другое дело – воочию убедиться, на что они способны и как тяжело будет пробиться в старт такой команды, несмотря на все твои способности и опыт.
«Чему я сразу научился – так это заткнуться и не наглеть, а еще пожелал самому себе терпения. Помню, однако, как я смотрел за Куртом Рамбисом, который не мог высоко прыгать и не был особо хорош в наборе очков, и подумал, что возьму себе его место в составе. Но в первый же день тренировок он выбил из меня всю дурь, и я понял, что мне не скоро светит его место».
Ожидания Джеймса оправдались – из 78 матчей, сыгранных им в его первом регулярном чемпионате, Уорти вышел в старте лишь на одну игру, при этом внося в копилку команды 13,4 очка, 5,2 подбора, 1,7 передачи, 1,2 перехвата и 0,8 блока в среднем за матч, выходя со скамейки. Установив рекордный для новичков в истории клуба процент по попаданию с игры (57.9%) и попав в первую символическую сборную новичков по итогам «гладкого» чемпионата, Уорти не сумел, однако, получить звание Новичка года (которое досталось – угадайте кому? – Терри Каммингсу) и не сумел помочь команде на пути к Финалу-1983 – сезон для Джеймса досрочно завершил перелом ноги 10-го апреля 1983-го в матче с «Санс». Прямо какое-то странное проклятье первого сезона – вспомните, чем закончился дебютный год Уорти в майке «Северной Каролины»!
Не стану описывать каждый из регулярных сезонов в исполнении Джеймса Уорти – его скромного величия не разглядеть за блеском гламурного Голливуда, а гениальные передачи Мэджика уравнивали между собой всех участников Шоутайма. О том, что «гладкий» чемпионат – не стихия Уорти, говорят его добротные, но не удивляющие показатели (всего 17,6 очка и 52.1% с игры в среднем за матч), и лишь два попадания в символические сборные по итогам «регулярки» (третья сборная в 1990-м и 1991-м, когда он уже прошел свой пик и боролся с травмами).
Время Уорти наступало на стадии игр на вылет, где цена каждой ошибки возрастает на порядок и где проявляется истинное величие. Средние показатели Джеймса в играх плэйофф вырастали до 21,1 очка и 54.4% с игры. Подобная закономерность не проявила себя лишь в сезоне 1985-86 – единственный сезон в карьере, когда его статистика не выросла в «постсезонке». Его легенда создавалась в важнейших играх, и особо показателен в этом плане плей-офф-1988:
21,1 очка, 5,8 подбора, 4,4 передачи, 1,4 перехвата, 0,8 блока, 52.3% с игры в 24 матчах.
Третий матч первого раунда против «Сан-Антонио»: 16 очков, 11 подборов, 8 передач.
Седьмой матч второго раунда против «Юты»: 23 очка, 6 подборов, 4 перехвата.
Седьмой матч финала Западной конференции против «Далласа»: 28 очков, 7 подборов, 7 передач.
Седьмая игра Финала НБА против «Детройта»: 36 очков, 16 подборов, 10 передач и звание MVP финальной серии.
Простите за неудавшуюся шутку про «Big Luck James» – везет сильнейшим, и хлесткое прозвище «Big Game James», безусловно, заслуженно. Правда, Джеймсу не сразу удалось поставить на поток величие в важнейших матчах – были у него и свои падения.
Сколько вы помните знаменательных ошибок в истории плей-офф, которые влияли на ход целой серии? В голову наверняка сразу приходят небрежный ввод мяча в игру Айзейей Томасом в пятом матче финала Восточной конференции-1987 и странное решение Рашида Уоллеса оставить неприкрытым находящегося в ударе Роберта Орри в пятом матче Финала-2005. Смело включайте в этот лист и нашего героя Уорти. Лидируя в финальной серии-1984 против «Селтикс» 1-0, «Лейкерс» на последних секундах второго матча получили мяч и вели со счетом 113:111. Скамеечники «озерников» в предвкушении победы потирали руки, а зрители на трибунах «Гардена» уже думали о третьем матче, когда Уорти вдруг отдал неосторожный пас, который был перехвачен Джеральдом Хендерсоном. 113:113, раздосадованный Мэджик, берущий тайм-аут и с укоризной смотрящий на напортачившего партнера, овертайм и победа «кельтов» под рев беснующихся бостонских зрителей. «Селтикс» выиграют Финал-1984 в семи матчах.
«Я закрываю глаза и все еще вижу повтор того эпизода, и мне приходится жить с этим. И ведь не было чувства, будто мы проиграли «кельтам», скорее мы сами отдали им победу».
Джеймс сполна отыграется на ненавистных «кельтах» спустя всего лишь год (в Финале-реванше 1985-го вновь сойдутся непремиримые соперники из Города ангелов и Бинтауна, и «озерники», наконец, сумеют снять с себя бостонское проклятие) и еще раз в финальной серии-1987. Свой первый титул чемпиона НБА, добытый во враждебном «Гардене», Уорти позднее назовет самым желанным и памятным из трех, а ключевой момент Финала-87 (перехват паса Кевина МакХэйла на Денниса Джонсона-погоня и отчаянный нырок за мячом-передача на Мэджика) – самым красивым моментом в своей карьере. И эти слова действительно много значат, учитывая как много подобных важных моментов мы видели в исполнении уроженца Северной Каролины.
Остается лишь жалеть, что сказочная карьера Уорти не продлилась слишком долго. Неизвестно, виной ли тому природная склонность его тела к травмам (два перелома ноги и многочисленные мелкие повреждения колена не могли пройти бесследно), игра под руководством непреклонных Дина Смита и Пэта Райли (которые были, как известно, адептами изнуряющих тренировок и полной самоотдачи на паркете), или огромный километраж, набеганный за годы постоянного участия не на последних ролях в финальных стадиях плэйофф. Наверное, все три фактора имели значение. Добавьте сюда трудолюбие и самоотдачу Джеймса (который никогда не жалел себя на площадке, шла ли речь о попытке забрать подбор через головы двух соперников или попытке угнаться за уходящим в аут мячом), уход на пенсию Карима, скандальный уход Мэджика и закат «Лейкерс» начала 90-х – и вы получите лишь двенадцать коротких лет карьеры от человека с великим талантом, который был словно рожден для скромного существования на вторых ролях.
Ни разу не потребовав от клуба и спортивной общественности больше, чем он уже получал, и ни разу не поставив личные интересы превыше командных, Уорти заслужил каждую из почестей, которые посыпались на него после ухода на покой – выведенная из обращения игровая майка под 42-м номером, включение в сонм великих в Спрингфилде, упоминание в ряду лучших игроков «Лейкерс» всех времен и народов, и бесконечные похвалы от бывших партнеров и соперников. И даже если у вас остается странное ощущение, что, несмотря на все вышесказанное, вы по-прежнему мало знаете о Джеймсе Уорти, поверьте – это нормально, ибо это так и есть. «Мы знаем его, и при этом мы его совсем не знаем»…
Ну а в завершении хотелось бы напомнить, кого Майкл Джордан включил в свою сборную мечты наряду с Мэджиком, Пиппеном и Хакимом. Такое признание от величайшего баскетболиста в истории – довольно неплохо для «хрупкого и скромного интроверта с плохой координацией, ненавидевшего спорт», вы так не считаете?
Дом, в котором живет Джеймс Гольдштейн
Лос-анджелесские клубы стали меня удручать: люди не танцуют, музыка так себе. А ведь в поездках я хожу на вечеринки каждую ночь. И тогда я решил построить свой клуб, где все как мне нравится», — говорит мне Джеймс Гольдштейн, окидывая взором свои владения в джунглях Беверли-Крест. Звучит музыка, каменные своды окрашиваются то в лиловый, то в желтый, кроме нас ни души. Чтобы попасть сюда, мы вышли из дома и спустились по лестнице на плато, откуда открылся панорамный вид на Город ангелов. Слева — Downtown с его небоскребами, центральный деловой и жилой район города, основанный в XVIII веке. Правее — Century City: домики лего, построенные в конце прошлого века на территории киностудии «Двадцатый век Фокс». Хозяин говорит, что днем виден даже океан в Санта-Монике.
Вы можете не знать, кто такой Джеймс Гольдштейн, но вы точно уже где-то видели его дом. Здесь снимали рекламу марок от Dior и Gucci до Bottega Veneta и Hugo Boss. А еще в доме Гольдштейна любят фотографироваться звезды. Например, недавно я сама брала здесь интервью для русского Vоgue у Агнесс Дин — пока она позировала в зарослях Патрику Демаршелье, поодаль ее терпеливо дожидалась мама. А до этого встречалась с Дженнифер Лоуренс — после ее падения на ступеньках «Оскара» все боялись, как бы она не свалилась с горы. Потому что этот дом не только красив, но и опасен. «Все из-за того, что жилое пространство сливается с нежилым, — говорит мне Гольдштейн. — Это один из важнейших принципов постройки — стерты границы между внутренними и внешними помещениями, так же как между интерьером и природой».
В гостевых спальнях, где обычно раскидывается модельный табор, от цветных нарядов и украшений рябит в глазах. Но Джеймс уверяет, что это совсем не страшно. Он так любит моделей и все, что с ними связано, что съемки для него естественная среда обитания. «Меня часто спрашивают: «Как ты терпишь постоянное присутствие в доме чужих людей?» Но мне всегда есть где уединиться. Я могу пойти на теннисный корт или в свою спальню. Да, повсюду стеклянные стены. У меня есть комната с зеркальной дверью, через которую видно, что происходит снаружи, но не видно, кто внутри».
Главный принцип постройки – слияние жилого пространства с нежилым. Здесь стерты границы между внутренними и внешними помещениями, так же как между интерьером и природой.
С модой у Гольдштейна давние отношения, вот уже несколько десятков лет он завсегдатай показов по всему миру. Помню, как на Неделе моды в Париже он явился в последний момент, облаченный с ног до головы в кожу — то ли ковбой, то ли байкер, — в компании двух длинноногих красавиц и уселся в первый ряд. За глаза его часто называют загадочным миллионером — никто не знает, как именно он сколотил свой капитал. Единственный ребенок в семье владельца универмага, Джеймс отказался продолжить дело отца, поступил в Стэнфордский университет и навсегда покинул родной штат Висконсин.
«Я всегда был лучшим учеником в классе, особенно любил точные науки. Но студентом, изучая математику и физику, понял, что не хочу быть ни ученым, ни инженером, я хочу зарабатывать деньги». Поработав в инвестиционной компании, Гольдштейн ушел в свободное плавание и теперь скромно говорит, что, хотя он и не миллиардер, но достаточно успешен, чтобы заниматься тем, чем хочется. Например, домом.
Примостившийся на скале, нависающей над каньоном Бенедикт, дом-пещера, известный как резиденция Шитс-Гольдштейн, — главное детище Гольдштейна, у которого нет ни семьи, ни детей. В 1963 году по заказу супругов Шитс его построил американский архитектор Джон Лаутнер, его называют представителем австрийского модернизма в Калифорнии или учеником архитектора новатора Фрэнка Ллойда Райта, превзошедшим учителя. Елена Шитс, по профессии художница, хорошо разбиралась в современной архитектуре и была поклонницей Райта, поэтому также участвовала в разработке дизайна этого футуристического дома на склоне холма в Беверли-Хиллз. После покупки Гольдштейн сохранил имя Шитсов в названии, добавив к нему свое.
Я купил дом в начале 1970-х из-за собаки. Я жил в отличной квартире многоэтажного дома, но у меня была афганская борзая, а таким животным нужно много места. Я был еще молод, но точно знал, что мне нужно: современная архитектура, вид и большой участок земли. Через два года мне улыбнулась удача: несмотря на то что дом был построен из дешевых материалов и совершенно неправильно декорирован, я сразу понял — это шедевр. И вот уже тридцать пять лет у меня продолжается ремонт. Почему так долго? Я всегда был терпеливым и никогда не соглашался на что-то второсортное. Вместо того чтобы удовлетвориться чем-то посредственным, я лучше подожду, пока смогу добиться самого лучшего».
Сначала переустройством дома руководил сам архитектор, в итоге он разработал не только устройство дома, но и мебель и весь интерьер. «С 1980 года и до самой смерти Джона, то есть на протяжении пятнадцати лет, мы с ним встречались каждую неделю, чтобы обсудить, что еще можем сделать, чтобы эта постройка приблизилась к идеалу. Не мудрено, что, работая с ним бок о бок столько лет, я кое-чему научился и, когда его не стало, начал руководить работами самостоятельно».
Итог всех этих трудов действительно прекрасен. Всего в доме пять спален и четыре панорамные ванные. Лично мне больше всего нравится спальня Джеймса — если нажать кнопку, стеклянные стены бесшумно скользнут в сторону, и свежий ветер с холмов ворвется внутрь. А еще кабинет: он представляет собой зависший над обрывом стеклянный куб. Внутри огромное кресло и пустой письменный стол. На стенах снимки хозяина с супермоделями. «Кстати, я много путешествую и могу сказать, что самые красивые — русские, не важно, манекенщицы они или нет. Забавно, но когда я вижу женщин с прекрасными длинными волосами в Лос-Анджелесе или Майами, они оказываются из России».
Модели — не единственная причина его интереса к показам, он на самом деле страстно увлечен с модой. Критики отмечают, что последний мужской показ Эди Слимана для Saint Laurent был навеян стилем Джеймса: кожаные куртки с богатой отделкой, узкие брюки и шляпы. «Вы никогда не увидите меня в деловом костюме с галстуком, скорее в чем-то прямо противоположном. Я люблю уникальные вещи. Моими любимыми дизайнерами всегда были Жан-Поль Готье и Джон Гальяно. Но сейчас я предпочитаю одежду Saint Laurent и американских дизайнеров Сельмы Рок и Боба Маки, известных своими нарядами для звезд шоу-бизнеса. Кроме того, около двух лет назад я основал собственную линию одежды James Goldstein Couture и теперь занимаюсь дизайном».
Отдавая этот дом музею, он хочет оградить его от любых напастей и бед, да хотя бы от жалоб именитых соседей вроде Джулии Робертс и Руперта Мердока.
Вскоре после нашего интервью я узнала, что Джеймс Гольдштейн передал свой дом в дар Художественному музею округа Лос-Анджелес LACMA, знаменитому на весь свет своими выставками современного искусства. Услышав об этом, я испытала шок: решила, что мой приятель обанкротился, не иначе! Этот дом — труд всей его жизни, его детище, он не мог добровольно отдать его в чужие руки! Но потом я поняла, что все обстоит с точностью до наоборот: отдавая его музею, он хочет оградить его от любых напастей и бед. Да хотя бы от жалоб именитых соседей вроде Джулии Робертс и Руперта Мердока.
Тем более что сам Гольдштейн в ближайшее время никуда переезжать не собирается: он останется жить в своем стеклянном доме на холме, несмотря на то что там будут проходить выставки, экскурсии, конференции. Но ему ведь не привыкать.
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.
Фото: ROGER DAVIS
Уильям Джеймс Сайдис: что произошло с самым умным мальчиком на свете?
В чём гениальность Уильяма Джеймса Сайдиса?
- В возрасте 6-8 лет он написал 4 книги, одна из которых была посвящена анатомии человеческого тела.
- Когда маленький Уильям достиг школьного возраста, первый класс он закончил за 1 день, 2-й класс — за 3 дня, 3-й — за 3 месяца, 4-й — за неделю. В итоге 7-летнее образование мальчик закончил меньше, чем за год.
- В 8 лет Сайдис мог общаться на 8 языках и изобрел свой собственный под названием Vendergood. К концу жизни он знал уже около сорока языков.
- В 9 лет Уильям разработал двенадцатеричную систему счисления вместо десятичной. В том же возрасте мальчик был принят в Гарвард, но руководство посчитало невозможным его обучение из-за «эмоциональной незрелости».
- В итоге учиться в Гарварде он начал в 11 лет и стал самым молодым студентом в истории, а чуть позднее читал там лекции для огромного количества профессоров.
- В 1930-м Сайдис получил патент на бессменный бесконечный календарь.
IQ Уильяма Джеймса оценивался в районе от 250 до 300 (наивысший зафиксированный IQ в истории).
Уильям родился в 1898 году в Бостоне в семье евреев-иммигрантов из города Бердичев. Его отец был известным психологом, а мать, окончившая медицинский факультет Бостонского Университета, одной из самых образованных женщин Америки. С момента рождения сына она полностью посвятила себя его воспитанию, а отец был буквально одержим идеей вырастить ребенка-вундеркинда. И, надо сказать, у них это получилось. Борис Сандис (Сидис) начал учить Уильяма читать и писать, когда тот ещё лежал в детской кроватке, и в возрасте полутора лет мальчик мог уже читать газету The New York Times, а к двум с половиной годам печатать на машинке на двух языках: английском и французском.
Конечно, отец гордился способностями мальчика, писал о них в научные журналы и критиковал систему образования, приводя в пример достижения Уильяма.
Одаренным мальчиком стала интересоваться пресса, а когда Уильяму в 9 лет удалось поступить в Гарвард, репортеры начали его буквально преследовать. Он был на первых полосах всех американских газет, одни пророчили мальчику сотни великих открытий, другие критиковали отца и мать за то, что лишили ребенка детства и травмировали психику Уильяма.
Затем начались годы обучения в Гарварде, но они не стали для юного гения яркими и успешными, скорее, Уильям стал чудаком и посмешищем. Студенты постоянно его дразнили и унижали, он оставался одиноким ребёнком с невероятным интеллектом, но этого оказалось недостаточно. У Уильяма случился первый нервный срыв после которого он стал замкнут и подавлен, единственным желанием Сайдиса было скрыться подальше от людей.
Идеальная жизнь для Уильяма Джеймса заключалась в уединении, он ненавидел толпы.
После окончания Гарварда Сайдис менял одну работу на другую, переезжая из города в город и стараясь оставаться незаметным. Он тайно издавал книги под разными псевдонимами и вел уединенную жизнь, работал простым бухгалтером, носил сельскую одежду и увольнялся с работы, как только узнавали о его гениальности. Он прятался от журналистов и стремился остаться незаметным, пока репортер из The New York Herald Tribune не разыскал его в одном из офисов на Уолл-стрит. «Вундеркинд 1909 года теперь работает оператором счетной машины за 23 доллара в неделю», — писали газеты о Уильяме.
Одним из увлечений Сайдиса было коллекционирование трамвайных билетов и изучение быта одного из племен коренных американцев.
Сайдис ненавидел вспоминать о прошлом, а когда в 1927 году умер его отец, не появился на похоронах. Он возвел вокруг себя неприступную крепость, стремясь отгородиться от людей.
«Сайдис стал грузным мужчиной, неуклюжим и по-детски безответственным, который не сразу может найти слова, чтобы выразить свою мысль», — так написала о нем знакомая журналистка, которой Уильям дал интервью в журнал New Yorker.
В июле 1944 года домовладелица обнаружила Сайдиса без сознания в арендуемой им комнате бостонского общежития. Он скончался в 46 лет от обширного инсульта.
Средний показатель IQ равен 100. Любой, кто достигает 140 баллов и выше, считается гением. Такие чрезвычайно умные люди составляют лишь от 0,25 до 1,0% населения планеты.
Некоторые биографы считают Сайдиса самым одаренным человеком на Земле, а некоторые приводят жизнь гения, как свидетельство того, что одаренные люди не всегда могут достигать успеха.
Вы когда-нибудь проходили IQ-тест?
Да
0%
Зачем это нужно?
0%
