Татьяна Полякова — Невинные дамские шалости
Татьяна ПОЛЯКОВА
НЕВИННЫЕ ДАМСКИЕ ШАЛОСТИ
* * *
Проводы затягивались. Мне уже раз шесть успели пожелать «счастливого пути», а я — «счастливо оставаться», но сесть в машину и наконец-то отчалить все никак не удавалось. То Сергей Сергеевич вспоминал что-то некстати, то Валентин Иванович шутил, то Надежда Васильевна с поклоном напоминала: «Мы на вас очень рассчитываем». В ответ я улыбалась, кивала и бессчетное количество раз заявляла, что «их производство произвело на меня отрадное впечатление». На самом деле я так и не поняла, чем они там занимаются, то есть что производят. Хотя три часа бродила по фабрике, внимательно ко всему приглядывалась и даже минут пятнадцать постояла у конвейера. Любое производство для меня — тайна за семью печатями, и назначение здешних болтов, дощечек и гаек я так и не уловила, но помещения тешили глаз чистотой и порядком, так несвойственными родному Отечеству, это я не преминула отметить с большой радостью и смогла похвалить вполне осмысленно. Рабочие (преимущественно мужчины) смотрели на меня с веселым любопытством, из чего я сделала вывод, что народ здесь не бедствует, и порадовалась еще раз.
После обзорной экскурсии меня ждал королевский обед в кабинете директора в компании с его замом, главбухом и, разумеется, им самим. Люди приятные, несуетливые и мне понравились. Себя я чувствовала первым секретарем обкома социалистических времен, приехавшим в захолустье родной вотчины, и пришла к выводу, что быть первым секретарем здорово и даже забавно, а главное — совсем необременительно. Поэтому, когда директор (звали его Сергей Сергеевич) сказал, улыбаясь:
— Надеюсь, Алла Леонидовна, вам у нас понравилось, — я с улыбкой ответила:
— Очень, — и тут же добавила, как меня учила Алька: — Со своей стороны я сделаю все возможное, чтобы наше соглашение состоялось. — И даже руку к груди прижала, чтобы нагляднее продемонстрировать свою искренность. Искренность произвела впечатление, все разом заулыбались и о делах больше не говорили. Люди попались воспитанные и умные: знали, когда стоит поднажать, а когда помолчать. Конечно, мы не молчали, я поинтересовалась историческим прошлым города (гуманитарные предметы ближе моей творческой натуре) и получила исчерпывающий ответ. В общем, обед удался. Я поблагодарила радушных хозяев и теперь стояла возле машины с открытой дверцей и пыталась с ними проститься. Моя правая нога была уже в салоне, когда Надежда Васильевна спросила:
— Вы сами за рулем?
— Да, — улыбнулась я и что-то там присовокупила о своей любви к быстрой езде, свойственной любому русскому, одновременно пугаясь, что разговор может вспыхнуть вновь и я вообще сегодня никуда не уеду, но хозяева улыбнулись еще шире и в три голоса воскликнули:
— Всего доброго!
А я завела мотор и помахала им рукой.
— Алла Леонидовна! — крикнул Валентин Иванович. — Ждем вашего звонка.
Я кивнула, еще раз помахала рукой и тронулась с места. После чего вздохнула с заметным облегчением, а потом засмеялась: затея с переодеванием вроде бы удалась.
Город остался позади, я потянулась к телефону и попыталась связаться с Аллой Леонидовной, которую изображала в течение пяти часов с большим усердием. Алька отозваться не пожелала. А жаль. Мне хотелось отрапортовать о своих успехах и удостоиться похвалы. Но не судьба. Тому, что я сегодня в районном центре изображала очень важную даму, способствовали два обстоятельства: моя врожденная страсть к авантюрам и Алькина неуемная тяга к мужскому полу. После тридцатилетнего юбилея в подружку точно бес вселился, она в буквальном смысле не могла пропустить ни одного мужика. Есть представители сильного пола, которые волочатся за каждой юбкой, а Алька, по аналогии, волочилась за каждыми брюками.
Мы были знакомы лет десять, судьба свела нас в больнице, где Алька работала медсестрой, а я отлеживалась со сломанной рукой и разбитым сердцем, пребывая в том возрасте, когда мечтают об идеальных возлюбленных, навешивают этот самый идеал на кого попало, а потом очень сердятся, что оригинал не соответствует мечтам. Сердца разбиваются, а душа страдает.
Я страдала заметно для окружающих, это углядела Алька, у которой тоже были сердечные проблемы, и вечерами, во время ее дежурства, мы пили чай и сетовали на сильный пол, да так преуспели в этом, что после моей выписки обходиться друг без друга попросту не могли и вскоре стали закадычными подругами.
Алька не блистала красой, была умна, чрезвычайно скромна и сильно опасалась, что засидится в девках. Поэтому была готова выскочить замуж за первого, кто об этом попросит. Этим первым оказался мой давний знакомый, старший брат школьной подруги, в то время новоиспеченный комсомольский лидер районного масштаба. Он был высок, широкоплеч, голубоглаз и мог как заведенный болтать по два часа кряду на любую тему. От всего этого великолепия Алька прямо-таки обалдела и ходила за ним точно привязанная. Витька дураком не был, к тому же догадывался, что, кроме как болтать, ничего путного не умеет, а Алька — скромница, умница и труженица, именно та самая женщина, которая будет ему верной женой. Как раз тогда Алька стала депутатом горсовета (самым молодым, об этом даже в газете писали, областной, конечно) и смогла перебраться из общежития в квартиру. После чего сыграли свадьбу. Первые годы супружеской жизни принесли Альке одни разочарования. Прежде всего выяснилось, что о наследниках мечтать не следует, повинна в этом была какая-то мудреная болезнь, обнаруженная у моей подруги, отчего та не только буквально впала в отчаяние, но и нажила массу комплексов: ведь она не могла осчастливить любимого мужа вопящим чадом. Потребовалось много времени, чтобы подружка сообразила: вопящее чадо нужно ее благоверному, как снег в мае. Однако Витька был не только эгоистом до мозга костей, но и большим хитрецом: как только речь заходила о детях, он затихал, смотрел грустно и выглядел совершенно несчастным, чем умудрялся поддерживать Алькины комплексы, при этом позволяя себе скромные радости на стороне. Алька его оправдывала и страдала.
Иногда мне хотелось как следует встряхнуть ее, увезти куда-нибудь подальше от голубых Витенькиных глаз, чтобы подружка пришла в себя и увидела, кто на самом деле так ловко возле нее пристроился, но жизнь и без моего вмешательства внесла свои коррективы. Времена изменились, надобность в комсомольских лидерах отпала, зато на свет Божий появились предприниматели всех мастей. И тут Алькин ум, проницательность и деловая хватка вкупе со связями Витьки сыграли решающую роль: голубоглазый супруг вскоре стал многообещающим бизнесменом, а подружка вкалывала, как лошадь, проталкивая его к денежным вершинам. Надо полагать, Витька многократно перекрестился, радуясь, что не свалял в свое время дурака, избрав в спутницы жизни красивую вертихвостку, а женился на Альке.
Богатство, не замедлившее явиться, произвело в моей подружке разительные перемены. Наконец-то она смогла позволить себе дорогие тряпки (при этом обнаружились и вкус, и стиль), а вслед за этим Алька взглянула на себя иначе, убедившись, что на Витьке свет клином не сошелся и на свете полным-полно других мужиков. А когда у тебя есть настоящее дело и мозги заняты, относиться к мужскому полу начинаешь без особого романтизма, как говорится, не любишь, и не люби, мы еще пошарим вокруг. Из одной крайности Алька впала в другую. То скромна была до святости, то стала распутна до неприличия. Каюсь, в роли распутницы она мне нравилась больше — от страданий, как чужих, так и своих, у меня начинает голова болеть. Да и Витеньке не мешало получить по заслугам. После тридцати лет Алька окончательно спятила, разом решив наверстать упущенное в молодости, истощала себя диетами, физическими упражнениями и подолгу смотрела на фотографии принцессы Дианы, каждый раз обретая в них вдохновение. Имя Альбина, полученное при рождении, показалось ей неблагозвучным и почему-то деревенским (кстати, Алька как раз в деревне и родилась, ее малая родина размещалась в такой глубинке, что дорога туда вызвала во мне настоящий ужас. Решив посетить исторические места, я с удивлением обнаружила, что в ста километрах от областного центра есть еще нехоженые тропы, а главное, неезженые дороги, однако нахально обозначенные на карте). В общем, Альбина стала Аллой, малость подправила биографию, и хоть на княжеский титул не замахивалась, но прозрачно намекала на близкое родство со всеми ныне здравствующими знаменитостями. Я при случае охотно поддакивала и во всеуслышание заявляла, совершенно искренне, что Алла Леонидовна — редкая женщина. Несмотря на все это, в глубине души Алька оставалась все той же простой, нежной и несчастной женщиной, с большой обидой на то, что ее единственная настоящая любовь не была оценена по достоинству.
Резкие перемены в жизни привели к тому, что старых друзей Алька растеряла, не считая, разумеется, меня. К моей особе она испытывала нечто сродни страсти. Кажется, я заменяла ей всех: подругу, духовника и родное чадо в придачу. Она делала мне царские подарки, в меру сил вносила в мою жизнь элемент упорядоченности и все пыталась понять: на какие такие шиши я умудряюсь жить прямо-таки припеваючи. Тут надо пояснить, что я в своей жизни сменила множество профессий, но ни одна из них не пришлась мне по душе настолько, чтобы раз и навсегда остановиться на ней. Зато у меня были идеи. Самые разные, иногда неожиданные. Еще у меня была сестра, в настоящее время проживающая в Израиле, куда последовала за любимым мужем. У Ленки сроду не было никаких идей, зато была счастливая способность любую из них превращать в презренный металл, точнее — в купюры разных цветов и достоинств. Алька очень бы удивилась, узнай, на чем я смогла сделать приличные деньги. Например, на туалете. Размещался он в парке Пушкина, по соседству с танцплощадкой, в бывшей церковной сторожке (церковь стоит чуть выше, на горе). В парке во времена моей юности дежурили наряды милиции, бдительно шаря по кустам в поисках пьющих, курящих и целующихся. Единственным недоступным для ментов местом был этот самый туалет, обозначенный буквой Ж. Он стал своеобразным клубом, где можно было выпить, покурить и постоять обнявшись со своим парнем, не опасаясь, что на его плечо ляжет чья-то рука и суровый голос задаст идиотский вопрос: «Вы чего тут делаете?»
Недетские Шалости (СИ), стр. 1
Истинный путь к сердцу мужчины –
шесть дюймов хорошей стали между ребрами.
Иногда хватает четырех,
но я люблю шесть, для верности.
Вместо пролога…
— Эй, Челюсти! – громкий окрик заставил Яну остановиться.- Челюсти, куда торопишься? – она обернулась, уже зная, кого увидит. На этот раз их двое: ее одноклассник и паренек из параллели.
Челюсти. Эту кличку ей дали после того, как девочке надели брекеты. От банальных «покажи, да покажи» все свелось к новому прозвищу. Егор всегда умел проявлять фантазию, когда дело касалось оскорблений.
Прижав к себе книжки, взятые из библиотеки, Яна поторопилась в сторону класса. Этот узенький, всегда тихий коридорчик, разделяющий шумную площадку, от которой шла лестница в столовую, и библиотеку, как нельзя подходил для очередной проделки парней. А уж устраивать их они очень любили.
Пришедшая год назад девочка Яна не приглянулась давно сложившему коллективу. Слишком она была умная, наблюдательная, тихая, да и держалась от всех в стороне. Вечно витала где-то в облаках. Писала что-то в свой потрепанный блокнотик. Странная, одним словом. Правда, за словом в карман не лезла, когда дело доходило до словесных перепалок. Ее не любили, как и мальчишки, так и девчонки. И Яна спокойно существовала в 9-ом «Г», пока к ним не пришел Егор.
Яна не поняла, почему парень так сильно не возлюбил девочку-невидимку. Наверное, Егор и сам не мог понять. Но так или иначе, их персональная война началась. На стороне Егора, любимца не только «Г» класса, но и всей параллели, были друзья, а на ее стороне: никого, кроме нее самой.
«Спасение утопающих дело рук самих утопающих»,- частенько повторяла себе Яна.
Она заторопилась было к распахнутым стеклянным дверям, но Егор быстро догнал ее. Спортсмен все-таки. Молодой, подающий большие надежды теннисист. И вот, сейчас он стиснул ее тонкое девичье запястье.
— Улыбнись, Челюсти. Мы тебя проводим до класса всего лишь. Чтобы тебя никто не обидел,- насмешливо проронил он, и его светло-карие глаза оглядели худощавую Яну, которая была ниже его на голову.
— Не обидит,- насупилась Яна и попыталась вырваться. Егор лишь сильнее сжал пальцы.- Пусти.
— Да брось,- он ухмыльнулся,- неужто тебе не нравится наша компания? Слушай, Челюсти, я видел, ты часто что-то пишешь в свой блокнот. Дай-ка почитать,- и протянул было свободную руку к книгам, что держала Яна. Но девочка прижала их к груди и снова попробовала вырваться.- Да ладно тебе. Мы никому не скажем. Давай,- но не так просто было что-то у Яны забрать.- Эй, смотри, как забавно брыкается,- и его дружок коротко хохотнул.
Извернувшись, девочка наступила Егору на ногу, на самый кончик туфли — тот от неожиданности разжал пальцы. Яна отскочила в сторону. Раскрасневшаяся, с растрепанными волосами она напоминала чем-то дикого зверька, загнанного в угол. Собственно, именно сейчас Яна так себя и чувствовала… Поэтому когда мальчишка снова потянулся к ней, она ударила его по лицу книгами.
Хруст. И крепкое ругательство последовавшее за ним. Ошеломленный происшедшим Егор прижимал руки к носу, глядя на то, как тонкие струйки крови стекают по пальцам. Яна перевела взгляд с покалеченного спортсмена на его молчавшего дружка, хмыкнула и поспешила прочь.
— Сучка,- донеслось вслед, правда, без прежней пафосной уверенности в своем превосходстве.
— Дебил,- не осталась в долгу Яна и скрылась за углом.
*****************
— И еще раз,- она откатилась от стола, вытянула ноги,- почему я должна туда идти? — и вопросительно посмотрела на свою подругу, крутившуюся возле зеркала.- Как я помню, с двадцать девятой гимназией у меня связаны не самые лучшие воспоминания. И я безумно была рада, когда бросила ее после девятого класса.
Алеся задумалась над ответом, а затем ответила, собирая волнистые волосы в высокую прическу.
— Потому что мне не с кем пойти… И я тоже не в восторге была от нашей школы, однако, интересно же все-таки взглянуть на то, как все изменились. Столько-то лет прошло.
— Всего лишь лет семь… или шесть… Не знаю,- пожала плечами Янина.- Мне вполне хватает фотографий моих одноклассников «вконтакте». Да и было бы на что любоваться.
— Какая же ты все-таки зануда,- тяжело вздохнула ее подруга и наконец отвернулась от зеркала.- Как я выгляжу?
Яна прищурилась, оглядывая ее. Стройную фигуру Алеси подчеркивало светлое платье, перехваченное на талии широким поясом. Ее светлые волосы были уложены в небрежную прическу, придающее облику девушки озорную нотку. Большие васильковые глаза она подвела серым карандашом. Длинные загнутые ресницы едва тронуты тушью.
— Ты напоминаешь мне Рапунцель,- задумчиво проговорила Яна.- Как раз из нового мультика.
— Умеешь ты делать комплименты, подруга,- усмехнулась Алеся.- Как ты собираешься провести этот вечер?
— О, я собиралась принять ванну. Расслабиться с любимой книгой и бокалом розового вина. Затем полакомиться деликатесами, которые мне привез Миша из Москвы,- она загнула третий палец, перечисляя.- Потом может фильм посмотреть… или музыку послушать… Но знаешь, судя по твоему решительному взгляду, ты меня насильно на это клоунское мероприятие вытащишь.
— Пожалуйста,- Алеся сложила узенькие ладошки вместе,- умоляю тебя, Яна, пойдем. Мне очень хочется, чтобы со мной был родной и любимый человек,- и не сдержала легкой улыбки, услышав тяжелый вздох подруги.- И не вздыхай ты так. Мы ненадолго заглянем, обещаю,- она и не сомневалась, что Яна согласится.- Максимум, час. И ты вернешься к своему вину и деликатесам, а я домой. Пожалуйста, дорогая… Ты моя последняя надежда.
— Ой, все,- та подняла ладони, демонстрируя, что спорить больше не намерена.- У тебя, Леся, редкий талант заставлять людей делать то, что тебе нужно. И методы твои порой очень жестоки. Особенно, эти глазки кота из Шрека,- с неохотой поднялась. Потянулась.- Час и ни секунды больше,- пригрозила, тщательно прячущей радостную улыбку Алесе.- И погоди тогда… мне же еще собраться надо будет, что ли.
На самом деле Яна немного лукавила, когда говорила, что ей абсолютно неинтересно взглянуть на одноклассников. Было любопытно узнать, как они, что с ними стало, но не настолько интересно, чтобы идти на этот скучный вечер. В том, что он будет скучный, Яна не сомневалась.
Быстро, почти незаметно сгустились сливовые сумерки, а следом за ними разлился темными красками вечер. Февраль выдался мягким: в начале месяца выпал мелкий снежок, который тотчас растаял, укрыв землю тонким ковром. А в конце потеплело настолько, что кое-где набухшие почки на ветках деревьев уже начали распускаться.
Алеся от нетерпения переминалась с ноги на ногу, Яна же не разделяла ее энтузиазма. Она курила, оглядывая здание двадцать девятой гимназии.
— Наша школа так изменилась,- обронила Алеся.
— Ага, стала еще более убогой,- согласилась с ней подруга, бросая недокуренную сигарету на землю. Поправив сумочку, двинулась к зданию Старшей Школы.
Слова о том, что школа изменилась, были правдой. Старое, потрепанное здание младшей школы, что соединена с крылом Старшей длинный коридором, было покрашено в бежевую краску. Выцветшую черепицу заменили на новую, насыщенно малинового цвета. Вместо старые окон белые рамы стеклопакетов. Старшая же претерпела менее заметные изменения.
— Да уж… — оглядываясь по сторонам, заметила Яна.- Правильно я сделала, что сбежала после десятого класса. Все стало намного хуже, чем раньше.
Алеся хмыкнула. За много лет дружбы она привыкла к сложному характеру подруги. А к ее черному юмору, тем более.
— Не утрируй. Тут довольно мило.
Они прошли по дорожке, окруженной с одной стороны цветником, а с другой стеной Младшей школы. Свернули налево и спустились вниз по широким ступеням, ведущим к крыльцу Старшей. И невольно Яна вспомнила, как каждое ненавистное ей тогда утро она шла к этим двойным стеклянным дверям. Порой неторопливо, когда до начала урока оставалось еще минут двадцать. А чаще всего бежала, потому что опаздывала.
